Если судить формально, то выспаться ему не удалось. Судя по внутренним часам, прошло чуть больше часа, его разбудил телефонный звонок.
Шлепая босыми ногами по линолеуму, Михаил дошел до аппарата в коридоре.
- Аллё.
- Миша! Как хорошо, что вы дома! Я и не надеялся застать вас, это Лемех! Вы помните? Я работал с вашим отцом! Еще в девяностых, ну вспоминайте. Мы же встречались еще до вашего ухода в армию! И на про́водах я у вас был! Нам надо увидеться и поговорить!
И Зверев вспомнил, пухлощекий невысокий дядька с бородкой, как у Курчатова, в очках. Руководитель папиной лаборатории. Профессор Лемех, как его… Василий Федорович?
- Да, Василий Федорович, я помню. Когда вы хотите встретиться?
- Сейчас, немедленно, Миша, это очень важно и очень, очень срочно! Я Федотович, Миша, но это несущественно, так, формальность.
- Хорошо, извините, а где мы можем встретиться и во сколько?
- Миша, я уже в кафе на Петрозаводской улице, тут площадь, приходите скорее. Кафе «Солнышко», стекляшка… Я вас жду прямо сейчас, пожалуйста, если можете – немедленно, бего́м!
- Я спал, извините, мне одеться нужно. Давайте минут через двадцать.
- Хорошо, только нигде не задерживайтесь, - голос профессора был взволнован до звенящих ноток.
До кафе «Солнышко» дворами и бегом это пять-семь минут, наискосок чуть меньше километра. Профессор, видимо, знает, или помнит адрес Зверевых, но решил встретиться в людном месте. И отчего он так взволнован или испуган?
Гадать бесполезно. Может быть, это как-то связано с исчезновением из памяти минимум этих двенадцати или пятнадцати часов?
А других серьезных причин как-то не выявляется. И что со мной происходило в это время, и что сейчас происходит? Вот, может быть, профессор объяснит?
Миша натянул футболку, слаксы, свитер, нашел в шкафу длинное черное кашемировое отцовское пальто, больше похожее на плащ подбитый синтепоном. Белого кашне не хватает! Жарковато для середины сентября, но бушлат в стирке, пуховик – зимний. Сойдет и пальто. На ноги - шерстяные носки и кроссовки, пока берцы выветриваются. Кроссовки под такое пальто? Оксюморон, может, еще брюки в носки заправить для полноты композиции придурка?
«Так, пять минут и я готов»!
Миша, выходя, сунул ключ, забранный у соседки под резиновый коврик у двери. Мама должна быть с ключом, но если нет, то догадается посмотреть.
В длинном пальто бежать дворами не удобно, но пришлось.
Пробегая мимо поликлиники, и уже держа в поле зрения стекляшку кафе, Михаил вдруг «увидел», что из черной тонированной Ауди А8, припаркованной на другой стороне улицы в сторону кафе тянется тонкая красная ниточка. Она исчезла, пересеченная тушей проходящего троллейбуса, и возникла опять. Миша увидел со стороны, как он входит в кафе, и из-за столика ему навстречу поднимается профессор, опираясь на трость, и в этот момент там, где на его высоком лбу горела красная точка, появляется дырка и из нее на стол, застеленный белой скатертью, выплескивается кровь, слышится звон стекла.
Видение исчезло, троллейбус еще не подошел, он только тронулся от предыдущей остановки, и нет еще никакой красной ниточки, а вот черная Ауди А8 есть, она стоит там же, где и была в видении.
Черт подери, подумал Зверев, - что же это со мной? Я - экстрасенс что ли? И кому сдался старый профессор, убивать его, да еще так… показательно?
Миша продолжал приближаться к кафе быстрым шагом, но не бежал, он уже видел фигуру Лемеха в углу, как тот смотрит на входную дверь, и вот зажглась красная ниточка. Миша толкнул дверь, звякнул колокольчик. Он вдруг опять «увидел», как красная нить закрыта его спиной, и пуля входит ему под лопатку, пробивает мышцы спины, пронизывает средостение, в миллиметрах проходя от аорты и правого желудочка, сжавшегося в систоле, не задевая ни одного крупного сосуда и нерва, а только кусочек легкого, и ударяет в грудину изнутри, при этом кинетической энергией толкая Зверева вперед, на Лемеха, отчего они оба падают. Профессор на спину, а Миша накрывает его своим телом, и с нижней губы его срывается капля крови и падает прямо на лоб профессора, туда, где должен быть след от пули. Пробив грудину, пуля, калибром 7,62 из СВД, уже потеряв силу в стекле и спине, грудине, застряла под кожей.
Увидев Михаила, профессор поднялся навстречу, но Зверев, видя, что в кафе потемнело от тени проходящего троллейбуса, в два прыжка доскакал до Лемеха и развернулся спиной к стеклянной стенке, обхватывая Лемеха за плечи. В этот момент его сильно толкнуло в спину, без боли, он повалился на старика и прошептал, когда увидел у него красное пятно на лбу:
- Лежите, не шевелясь! В вас стреляли.
Лемех замер, а Миша, повернув голову, зная, что стрелок его не видит, за каменным основанием стеклянной стены и ножками столов, поискал глазами вокруг себя. Рядом валялся пластиковый нож с зубчиками.
«Сойдет», - подумал Зверев, пока из кафе выбегали редкие посетители, воспользовавшись паникой, в стеклянной стене появилось отверстие с расходящимися трещинками.
Михаил спрятал нож в правой ладони.
В кафе вошли четверо мужчин в куртках, чернобородые, явно кавказской внешности, в руках они держали пистолеты с навернутыми глушителями.
Один из мужчин подошел ближе к лежащим Лемеху и Звереву, остальные держали под прицелом кассира, повара и официантку. И в тот момент, когда подошедший наклонился, чтобы поверить результат выстрела из СВД и, при необходимости, добить, Михаил вонзил ему в шею пластиковый нож, рванул, разрывая сосуды и кожу, и тут же выдергивая его, чтобы пластик не мешал току крови из пробитой сонной артерии.
Убийца от неожиданности качнулся вперед, но Зверев, вскочив на ноги уже забрал из его ослабевшей руки пистолет и тремя выстрелами уложил стоящих в недоумении его спутников, каждого в голову.
Те, похоже, даже не поняли, что произошло.
Не успели тела упасть, как Михаил левой рукой за воротник куртки дернул лежащего профессора, оттаскивая его от падающих тел и льющейся, из еще живого стрелка, крови, четвертым выстрелом Михаил «погасил» в голову и его.
На все у него ушло чуть меньше десятой доли секунды. Внутри у него все гудело, от столь быстрых движений, чуть ломили суставы. Осознание совершенного пришло потом, когда он вспомнил о пуле, пробившей его почти насквозь и, оттянув майку на груди, он пальцами пробил себе кожу и вытащил пулю, машинально сунул ее в карман брюк «оставлять нельзя – улика».
Он забрал пистолеты из рук убитых мужчин, не свинчивая глушителей, рассовал оружие по карманам пальто.
Действовал он совершено автоматически, не говоря ни слова, быстро обшарил карманы убитых, забрал документы, деньги, запасные обоймы, у одного извлек тактическую рацию с наушником и микрофоном, прикрепленным к лацкану пиджака, содрал и сунул в карман подмышечную кобуру с ремнями. Забрал он телефоны и ключи от машины, видимо, от той самой Ауди А8.
На все эти действия у него ушло не больше минуты. Лемех все это время стоял рядом и, как рыба, хватал ртом воздух, как и все люди, оставшиеся в кафе.
Ошеломление — вот самое точное слово, характеризующее состояние всех очевидцев происшедшего.
Михаил схватил профессора и потащил вон из кафе, через дорогу к припаркованной машине убийц.
Он был уверен, что в ней никого нет.
Лемех семенил рядом и только произнес, задыхаясь:
- Какая страшная штука - этот А.К.С.О.Н.! Я и не предполагал, что такое возможно.
Миша выбросил телефоны убийц в урну, туда же отправил их документы, оставив лишь несколько долларовых бумажек. Затем он открыл машину и осмотрел салон. На заднем сиденье лежала СВД с огромным нештатным глушителем. На ней был укреплен кроме привычного оптического прицела «Тигр», суррогатный, лазерный, сляпанный из указки и прикрученный к винтовке изолентой.
- Пижоны, - произнес Зверев, - нам надо уехать, Василий Федотович и вы мне расскажете, что происходит?
Лемех сел на пассажирское место, и пока Зверев выводил машину с парковки, взял себя в руки.
- Миша, не удивляйтесь, но вас вчера убили.
- Так, - кивнул Зверев, - примем, как версию, тогда почему я еще живой? – он ехал по улице Петрозаводской, обдумывая, где бы им спрятаться?
- Это долгая история, Миша.
- У нас пока есть время, излагайте.
- Вы, медик и должны понять меня, как биофизика.
- Я постараюсь.
- А куда мы едем?
- Нам нужно где-нибудь спрятаться, желательно с крышей и что-то бетонное или металлическое. Машина может быть оборудована маячком или тре́кером gps , и ее со спутника видно.
- А поехали на Клары Цеткин тридцать один, Миша, я вам пока в дороге кое-что расскажу. Вы поймете.
- Я весь - внимание. У вас минут десять – пятнадцать, учитывая время пик, – он ткнул в часы на панели, там горело 17:17. Машин на дорогах становилось все больше.
***
Наташа Евдокимова после разговора с Михаилом, выехала с улицы Пирогова, где проходил последний за этот день семинар по патфизу. Предмет «тухлый», как говаривал Зверев, и в прямом и в переносном смысле.
Одно дело – нормальная физиология, и совсем другое – патологическая, изучающая процессы развития болезни и отражение их в физиологии болеющего человека. Нормальная физиология она одна на всех, а вот патологических столько, сколько бывает болезненных процессов и органов. Тут палитра необычайно широка. И все надо знать и понимать. Пропустишь семинары и лекции, и хвост начинает расти в геометрической прогрессии. Хорошо Мишке, он запоминает все, как компьютер с первого раза, а она вот – зубрилка, и по-другому не выходит учить.
В метро лучше всего предаваться воспоминаниям и Наташа восстанавливала эпизоды их знакомства. Вот впервые она его увидела на вступительных экзаменах.
Он – москвич, а она приехала из Твери, бывшего Калинина. Зверев был в военной форме, он поступал по квоте для уволенных в запас военнослужащих. О том, что он воевал в Чечне, она тогда еще не знала.
Ее привлекла в нем невероятная серьезность и целеустремленность. Другие парни легко флиртовали с девчонками, заводя романы с абитуриентками, устраивая оргии в общежитии и на съемных квартирах, так называемые «вписки». Зверев, кажется, вообще никем и ничем не интересовался, кроме учебы.
Наташе совсем не хотелось участвовать в « сексуальной жизни курса», и она, что называется с первой встречи «положила на Зверева глаз», а вот он на нее поначалу не обратил никакого внимания, как и на других девушек.
Когда они поступили на первый курс, то второй раз случайно встретились в институтской библиотеке, где им выдавали учебники для первого курса.
Миша приехал с рюкзаком, в который влезли все книги и еще место оставалось, а Наташа, не подумав, взяла лишь небольшую хозяйственную сумку, в которую поместились только три тома анатомического атласа и еще несколько больших книг, а масса мелких стояла на столе, перевязанная бечевкой. Наташа чуть не плакала, глядя на эту тяжесть. Такси, что ли брать?
Зверев спросил:
- Ты где живешь?
- У ВДНХА, - вздохнула Наташа. – Я комнату снимаю. В общаге не хочу.
- Бери мелочь, я тебе помогу, – сказал Зверев, подхватывая ее хозяйственный баул.
Наташа несмотря на то, что Зверев был коренаст, широк в плечах и не очень-то длинноног, скакала за ним, нагруженным рюкзаком и сумкой вприпрыжку.
В вагоне метро он спросил:
- Тебя как зовут?
Она ответила. Он представился.
- Михаил Зверев, - и спросил, - ты на лечебном?
Она кивнула. И тоже спросила:
- А ты?
Он объяснил:
- Я хотел на сангиг , но туда по квоте не взяли, все места коммерческие, а если хочешь на бюджет – то только лечебный. Ну и хрен с ними, эпидемиологом можно и лечебнику стать.
- А зачем эпидемиологом? – удивилась Наташа.
Зверев помолчал, потом, когда вагон остановился, чтобы не повышать голос на ходу, наклонился к ее уху:
- Понимаешь, третья мировая будет бактериологической, и самая нужная профессия станет инфекционист и эпидемиолог. Вот я и решил сразу учиться в этом направлении.
Она очень удивилась.
- Какая война, откуда?
Зверев вздохнул и ответил грубовато:
- От верблюда. Откуда все войны? От жадности и подлости, от амбиций и гордыни. – он посмотрел на нее и решил пока не нагружать ее информцией о биолабораториях США, которых уже несколько десятков открыли вокруг России.
Она потом узнала, что Миша воевал, что его угрюмость называется устаревшим термином «афганский синдром», а теперь – «чеченский», когда воевавшие солдаты не могут найти себе дело по душе на гражданке и очень болезненно переживают любую несправедливость в мирной жизни. Вот и он, даже в мирной профессии врача нашел для себя военное применение.
Наталья перевелась в группу к Звереву. Когда узнала, что он ездит вечерами в клуб рукопашного боя, тоже купила себе экипировку и поехала записываться. Тренер долго сопротивлялся, чтобы среди его мужиков появилось это недоношенное чудо? Наталья убедила, что она может и хочет тренироваться. Поблажек не было, кроме одной, мужикам при ней не материться, и в полную силу ее не бить, слишком легкая.
С Михаилом окончательно сдружилась она опять же в библиотеке, в читальном зале, где Михаил предпочитал готовится к занятиям.
- А что, дома нельзя? - Удивлялась Наташа.
- Дома нерабочая обстановка, - ответил Михаил.
Действительно. Все сопят, пишут, время от времени идут за новыми книгами и атмосфера самая рабочая. Шуметь нельзя.
Она сидела позади Михаила и зубрила анатомию – кости. Он переводил текст с французского, в полголоса бормотал что-то. «же сюи́… не вье́ндре па… же пё па́…» какой бес в нее вселился, она возьми и ляпни себе под нос «не жопа́»… и Миша повторил за ней.
От хохота с подвизгиванием и хрюканьем Наташка повалилась под стол, а Зверев, ухватив ее поперек живота, как кошку, потащил к выходу… На них оборачивались, шикали, у дежурной по читальному залу глаза сделались больше очков, она махала руками, словно выгоняя мух, и не могла ничего сказать.
Во дворе он усадил ее на скамью и уже сам стал смеяться, не понимая, над чем это так заливается Наталья.
- Тебе, чего смешинка в рот попала?
А она, вспоминая, как он повторил «Не жопа́», снова и снова смеялась… она уже не могла сказать это слово вслух, ее разбирал смех.
- не жо па… - кое как она выдавила, наконец.
- Ну и чего смешного? – без усмешки проговорил Миша, - Это значит, я «не хочу пить» или, если не жо, а же. То «я не…», тут нужен глагол. Ем, сплю, пью и так далее… Ну чего ты разошлась?
Ей стало неловко, но она призналась, что хотела с ним просто поговорить. И вообще, ей с ним интересно.
Она спросила:
- А зачем тебе французский?
Он ответил:
- Во Франции крупнейший центр вирусологии Институт Мейо́, чтобы читать их работы не в переводах на английский.
Она не знала, что еще сказать на это. Очевидно, что Мишка – фанатично упёрт в инфекционные болезни и эпидемиологию.
Зверев вздохнул, поняв, что он от этой пиявки не отвяжется, произнес серьезно:
- Ладно, подруга, будем с тобой боевыми товарищами, а там посмотрим.
- А у тебя нет девушки? - спросила она с замиранием сердца.
- Хлопотно это, Наташка, времени нет на свиданки, вот, хочешь, ты будешь моей девушкой, только уговор – время впустую не проводим, на гулянки и вечеринки у меня времени нет.
Она чуть сознание не потеряла от счастья. И реветь нельзя. По той же причине, Миша не поймет. Она – боевая подруга. А это значит, стоять рядом и быть готовой прикрыть спину.
- И у меня есть одно условие, - сказала она.
- Ну, начинается, - проворчал Зверев, - ладно, давай.
- Если ты когда-нибудь подумаешь о сексе, то только со мной, – набравшись смелости, сказала она.
От ее слов Михаил онемел. До сих пор ему таких условий не ставили.
- Я подожду, пока ты созреешь, Миша, - в голосе ее не было иронии.
- Договорились, подруга, - усмехнулся Зверев. – Неожиданно и смело. Но я заставлю тебя долго ждать, сперва я хочу доучиться. Диплом. А там уж видно будет.
- Значит, еще, минимум, пять лет? – она постаралась проговорить это без эмоций.
- А куда нам спешить? Тебе восемнадцать-то есть? – она кивнула, - Вот станем врачами, тогда можно будет принимать важное решение. Любовь – это дело серьезное. Мне проще пока не думать об этом. Может быть, это ты спешишь?
- Нет, - она улыбнулась, - такое условие мне подходит. Мне будет только двадцать два или три. Но в девятнадцатом веке считалась бы уже старой девой.
- Мы живем уже в двадцать первом.
Михаил провожал ее до дома только после тренировок. Все время, пока были вместе, говорили о медицине, о предметах или спорте, обсуждая питание, нагрузки и различные упражнения на растяжку и качание мышц. Ни слова о красоте, сексе или женских делах…
Наташка красилась совсем немного, чтобы уж совсем не выделяться из числа других девушек на курсе. А если к ней вдруг начинал подкатывать какой-нибудь парень, она показывала на Зверева и говорила – «Вот мой идеал». Парень откатывал, также быстро и легко, как и подкатывал.
Зверев – отличник боевой и политической. На военной кафедре все узнали, что он сержант ВДВ, после окончания военной кафедры и летних сборов всем выдали зеленые офицерские военные билеты, в котором у Зверева сменилась кодировка ВУС , указывавшая ранее на «снайпер» стала обозначать «врач сухопутных и ракетных войск, РХБЗ ».
С началом учебного года в 2002 Наташа сходила в деканат и пропечатала студенческий на четвертый курс, а Зверев все никак не находил времени.
У них начинались циклы занятий на клинических кафедрах: терапии, хирургии, детских болезней, а Михаил пошел проситься в СНО при кафедре инфекционных …
В прокуратуре она нашла секретаря и сообщила, что пришла за найденным телефоном Нокия. Секретарь выложила аппарат.
- Ваш?
- Моего парня, я ему его сейчас отвезу.
- Пишите расписку, - потребовала секретарь.
Эти слова услышал следователь, случайно проходивший мимо.
- Вы Наташа? Подруга Михаила Зверева? Что-нибудь знаете о нем?
Наташа пожала плечами.
- Он дома, я дозвонилась, и мы договорились встретиться сегодня, вот телефон ему отвезу.
Она говорила так спокойно и уверенно, что у следователя, который в силу профессии старался никому не верить без доказательств, сомнений в ее искренности не возникло.
- Ну, хорошо. А вы можете передать ему, что я очень хочу с ним поговорить. У меня есть пара не формальных вопросов, и он может меня избавить от них.
Следователь до дрожи в коленях боялся дневного посетителя из ФСБ, понимая, чего может ему стоить любопытство, но оно было сильнее страха. Как же Звереву удалось ожить, уже пробыв в состоянии биологической смерти не меньше получаса?
